Жизнь по велению совести
Жизнь по велению совести
С годами память все настойчивей возвращает к истокам. К умопомрачительно высокому берегу Лены, на котором приютилось небольшое село Едей, к крошечному домику, прилепившемуся к громадной скале, под сенью которой рождалось мнимое чувство защищенности. А в нескольких шагах — сотворенный природой великолепный ансамбль: словно само небо стекает прозрачными водными струями по каменному желобу, обрамленному с обеих сторон горделиво взмывшими вверх темными скалами, строго следящими, чтобы ни одна капля не пропала даром, устремляясь вниз к громадным, ровно пригнанным каменным плитам, как будто специально устланным до самой Лены. Именно здесь завершает свой долгий путь Синэ, небольшая таежная речушка, вплетающая свои синие воды в мощную гладь великой якутской реки, Синэ, воспетая народным поэтом Семеном Даниловым. И на фоне этой неописуемо торжественной и величавой красоты прошло сирое, голодное-холодное, но все равно дорогое сердцу детство моего сегодняшнего героя, увлекшего меня в путешествие по волнам своей памяти.
85 лет назад под звездным июньским небом в семье беднейших крестьян-едейцев Марка и Натальи Асекритовых появился мальчик, которого местный батюшка нарек Петром.
Я всем обязан
Советской власти
В детстве нам пришлось испить полную чашу страданий. В 1924 году умер отец и мы, малолетние, остались сиротами. Сестра Марфа и старший брат Николай вынуждены были остаться без учебы, помогать матери по хозяйству. В нашем селе был один грамотный человек, Ефим Капитонов, он по своей инициативе взялся обучать грамоте нас, соседских детей. И старший брат после учебы у Капитонова сам стал работать учителем ликбеза и разъезжал по всему наслегу, обучая народ грамоте. Мы с младшим братом Устином, хотя и с опозданием, но поступили в школы, которые открылись в соседних деревнях.
Тогда еще не было интернатов, мы жили у знакомых, платили большую цену за еду и жилье. Я всю свою жизнь с большой благодарностью вспоминал мать, понимая, как ей тяжело приходилось расплачиваться за нашу учебу. Она действительно была великой труженицей, и только благодаря титаническим усилиям смогла вывести нас в люди. Еще хочу упомянуть брата отца — Николая Павловича Асекритова, который в 1934 году, будучи неграмотным стариком, не имея специальности, приехал в Якутск и устроился плотником в "Горжилстрой" с единственной целью обучить меня в городской школе. Это было настоящим подвигом при его возрасте и плохом здоровье.
В 1937 году мне удалось поступить в Якутское педучилище. Я приехал в Якутск только 30 августа, когда уже шли последние вступительные экзамены. Директором был Дмитрий Власьевич Пермяков, который с большим сомнением вручил мне экзаменационный лист, сказав при этом: "Если за один день сдашь 5 экзаменов — поступишь".
К моему счастью, мне удалось сдать все пять на "отлично". На другой день я с радостью прочитал приказ директора педучилища о моем зачислении.
Педучилище тогда было одним из самых старых, престижных учебных заведений города, из стен которого вышли известные революционеры М.К. Аммосов, П.А.Ойунский и многие другие видные руководители республики.
Годы учебы в нем мне запомнились как самые счастливые. Я за это время немного вырос, физически окреп. В учебе в чьей-то помощи я не нуждался, все предметы, учебные материалы усваивал без особого труда. Мне очень помогало то, что я свободно говорил и писал по-русски, слыл грамотеем, даже ловил на ошибках учителей и вполне аргументированно спорил на уроках, получая в ответ незаслуженные упреки и даже оскорбления. Помню, как я часто спорил с преподавателем русского языка Анастасией Андреевой. Она, будучи молодой, неопытной, не всегда готовилась к урокам и допускала явные ошибки. Я несколько раз обращался к директору училища Геллису В.П., но тот, чтобы сохранить хорошие отношения с ней, не обращал внимания. И только когда Андреева написала жалобу министру просвещения Тукайнову на Геллиса , что он, якобы прогуливаясь на санях за городом с инспектором Минпроса Дибировой, не дал лошади больному студенту-эвенку Багаину, чтоб съездить в поликлинику, директор потребовал от меня мои тетради, где я красным карандашом помечал ошибки Андреевой, и добился снятия ее с работы.
В то время была широко распространена малярия, приступы которой бывали через день, а в запущенных случаях даже два раза в день. Начинались они с жесточайшего озноба, а затем, после небольшого перерыва, больного бросало в жар. Ею я заразился еще в Синске от укуса малярийного комара. Болел четыре года. И когда в Залоге открыли малярийную станцию, один-единственный укол помог мне навеки распроститься с этим коварным недугом. Но до этого я чуть не распрощался с жизнью. Сдав устный экзамен по русскому языку на "отлично", я пошел в столовую №3. Там в зале висел портрет Ежова, министра внутренних дел, державшего в ежовых рукавицах змея — "врага народа". Я был один в зале, когда к портрету бесшумно подошли работники столовой и также тихо убрали его. Видимо, поступило новое указание и пришел конец этому извергу, погубившему немало советских людей. Пообедав, я попросил стакан молока, который чуть не стоил мне жизни: я еле дошел до дома, и у меня начался приступ малярии и, как выяснилось позже, дизентерия. Я метался два дня, падал с кровати, терял сознание. К счастью, приехали сестра Варвара с мужем и отправили меня в инфекционное отделение горбольницы, которая была переполнена, многие из больных в агонии лежали прямо в коридоре. Я часто терял сознание и однажды, придя в себя, увидел, что заведующая отделением врач Киселева поит меня из чайной ложки горячим бульоном с сухарями. С этого момента я уже больше не исчезал с этого света и пошел на поправку. Через полмесяца я уже выписался из больницы. Так чудесная женщина в белом халате стала для меня настоящим ангелом и вырвала из рук смерти. В том году я без экзаменов был переведен на второй курс.
Руководители училища, преподаватели всегда стремились развивать в студентах самостоятельность мышления и поступков, развивать творческий подход к любому делу, воспитывали раскованность в поведении и взаимоотношениях между студентами и преподавателями. С этой целью они проводили конференции, привлекали к самостоятельной работе среди населения в качестве пропагандистов и агитаторов.
Я окончил педучилище весной 1940 года. Наш выпуск состоялся в июне 1940 года и совпал с 20-летним юбилеем училища.
От имени всех выпускников на юбилее речь держал Петр Асекритов. Сразу после выпускного студенты получили приказы о назначении в районы. Его направили в родной Западно-Кангаласский район в качестве преподавателя русского языка в Мальжегарскую неполную среднюю школу.
Испытание на прочность
— Отдохнув дома месяц, я приехал в Кытыл, где находилась школа, в которой я когда-то учился, и теперь предстояло работать. С каким-то странным, смешанным чувством я пришел к знакомому зданию школы, уже обветшавшему. Хотя на календаре значилось 29 августа, внутри я увидел разобранные печи-голландки, открытые окна и двери, груды кирпичей, а в классах — сложенные друг на друга запыленные парты, неубранные, немытые полы, мусор. В общем, все говорило о том, что здесь нет никакой готовности к началу учебного года. Выяснилось, что директор школы Ефремов Г.Н. находится на курорте где-то на юге, денег ни рубля нет, ремонтники разошлись, т.к. сельсовет ничего не обещает.
Когда я обратился к завхозу Семенову, тот с ухмылкой преподносит мне еще один неприятный сюрприз — телеграмму завРОНО Никифоровой, в которой она начальственным тоном пишет, что я назначаюсь врио директора школы и должен обеспечить открытие школы к 1 сентября, а главное, доложить ей об исполнении ее приказа.
Я просто очумел от неожиданности и отсутствия всякой возможности выполнить этот приказ, так как школа не отремонтирована, нет ни одного учителя, кроме начальных классов — С.В. Абрамова, учащиеся все на сельхозработах и разбросаны на десятки километров от школы.
Это было первым из огромного сонма испытаний, щедро выпавших в удел моему герою. Одним из основных качеств его личности, проявившимся еще в годы студенчества, было умение вступать в бой с открытым забралом, невзирая на обстоятельства и лица, что, как выяснилось впоследствии, не всегда было благом для него самого. Но оно помогло справиться с первым жизненным испытанием на прочность.
— 1 сентября из ближайших деревень пришли учащиеся, хотя их было мало в первые дни, классы постепенно наполнялись и одновременно шли ремонтные работы. В этой школе я работал два учебных года. Было много трудностей и в работе и в жизни, так как уже второй год шла тяжелейшая война с немецко-фашистскими захватчиками, которые уже вторглись далеко в глубь нашей страны и нанесли тяжелый урон нашей армии, народу. Несмотря на трудности, мы работали очень дружно.
Служба в СМЕРШ
— В июне 1942 года меня призвали в ряды Советской Армии. Я и многие другие мои коллеги были назначены замполитруками рот и батальонов и уже по дороге вели большую политико-воспитательную работу среди призывников.
По прибытии в Чебаркуль все бойцы со средним и высшим образованием были отобраны и направлены в полковые школы для подготовки младших командиров и политработников. Мы с братом Устином попали в 32 запасной лыжный полк, где я был назначен замполитруком учебной роты. По окончании полковой школы был произведен в сержанты и назначен секретарем политчасти штаба полка. В то время политработники в армии пользовались большими правами, наравне с командирами.
Мой брат Устин попал в маршевый батальон и к ноябрю 1942 года уже готовился к отправке на фронт. Узнав об этом, я обратился к командиру их батальона майору Михайлюк, чтобы он взял меня к себе в батальон вместе с братом, он с радостью согласился и обещал походатайствовать перед моим комиссаром, чтобы тот отпустил меня на фронт. Но как говорят, "своя рубашка ближе к телу" — мой комиссар уже привык иметь аккуратного, исполнительного, писучего секретаря и ни за что не отпустил меня с братом. Поданный мною рапорт об отправке на фронт скомкал, отругал меня вдобавок и бросил в урну.
Вскоре Петра Асекритова направляют в Свердловск в шифровальную группу ОКР "СМЕРШ". Зимой 1943 года в г. Березники Молотовской области был создан проверочно-фильтрационный лагерь НКВД СССР № 0302 по проверке советских военнослужащих, побывавших в плену у немцев. Петра Марковича назначили туда секретарем-шифровальщиком отдела.
— В лагерь привозили разного рода предателей из территорий, временно оккупированных немцами: полицаев, старост, служивших немцам, а также по мере освобождения наших территорий — участников Украинской повстанческой армии, организации украинских националистов, бандеровцев, власовцев, а когда наша армия освобождала территории Румынии, Болгарии, Венгрии, Чехословакии, Австрии, Польши, стали поступать бывшие военнослужащие царской России, отпрыски помещиков, капиталистов, царских чиновников.
На каждого проверяемого заводилось учетное дело, на них рассылались запросы в территориальные органы КГБ по месту рождения, проживания и работы проверяемого, и если нет у них преступной деятельности, то такие люди освобождались и направлялись на фронт для дальнейшего прохождения службы. А если же материалами проверки изобличались преступные деяния, то такие люди по санкции военного прокурора лагеря арестовывались и по их делам проводилось следствие и материалы передавались военному трибуналу. Следует отметить, что среди спецконтингента было много шпионов, обученных в разных разведшколах, организованных на оккупированной территории и в странах-сателлитах. По сравнению с разведками других капиталистических стран, немецко-фашистская разведка отличалась своей массовостью, грубыми методами и приемами своей работы. Против Советского Союза вербовали людей из числа отпрысков репрессированных органами советской власти, судимых уголовников, диссидентов, среди них особенно много было украинцев. Встречалось много полицаев, старост, предателей, выдававших коммунистов, советских, партийных работников, оставленных для работы в тылу врага, в последнее время поступало много власовцев, участников Украинской повстанческой армии, оуновцев (украинских националистов), эмигрантов, осевших в странах Восточной Европы. Среди последних мне особенно запомнился некто Ноздрачев-Разумеев, капитан, химик царской армии, убежавший в 1920 году с Врангелем. Он жил в Софии, там открыл химический магазин и под предлогом закупки химических товаров свободно разъезжал по всем странам Европы и Ближнего Востока. Был резидентом пяти разведок: немецкой, французской, английской, итальянской и турецкой. В своих показаниях он дал по памяти все биографические данные, клички, адреса, кем работали и прочие сведения более чем на 300 человек и даже особые приметы на них. Мы сообщили о нем в округ и Москву. Вскоре его отправили в Москву.
Отдел наш закончил свою работу только в апреле 1946 года, то есть почти через год после окончания войны. Трехлетняя напряженная работа нашего отдела завершилась: в результате проверки десятки тысяч советских людей, побывавших в плену у немцев, проживавших на оккупированных территориях, очистились от подозрений, ложных обвинений в предательстве, измене родине, вернулись к своим частям, своей работе, к своим семьям, родным и близким. А ведь среди них были разные люди, попавшие в лагерь по разным причинам. Помнится один случай: житель г. Харькова, который при форсировании Днепра был тяжело ранен и попал в бессознательном состоянии в немецкий лазарет. И когда выздоровел, сбежал с поезда, везшего его в Германию. При переходе линии фронта его задержали наши войска и отправили в лагерь для проверки. На наш запрос из Харьковского горотдела НКГБ приходит ответ, что ему указом ПВС СССР посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. В материалах проверки на него никакого криминала не имелось и мы, снабдив его всем необходимым, проводили на родину.
В первый же год службы в отделе приказом главного управления "СМЕРШ" я был произведен в офицеры. В начале 1944 года был принят в ряды Ленинской коммунистической партии, в которой состою вот уже около 60 лет и являюсь ветераном партии и останусь в ней уже до самой смерти.
В мирное время
После войны Петр Маркович вернулся к учительству, но буквально через несколько месяцев был избран первым секретарем Орджоникидзевского райкома комсомола. Принципиальность и дотошность, стремление идти до конца, будучи уверенным в своей правоте, отличали лидера районной молодежи. Вот типичный пример из его трудовой биографии.
— В те годы хороших показателей в работе добивалась комсомольско-молодежная бригада Октемской МТС, возглавляемая депутатом Верховного Совета СССР Мотей Гаврильевой. Узнав, что срывается выход ее бригады на закрытие влаги из-за отсутствия у тракторов каких-то патрубков, коих не оказалось и в Якутске, я предлагаю ей, пользуясь депутатскими полномочиями, отбить телеграмму в ЦК ВЛКСМ Михайлову Н.А. и в Минсельхоз РСФСР, чтоб они распорядились перебросить нужные детали из Челябинского тракторного завода на самолете. Но она наотрез отказалась. Я вынужден был выехать в МТС, где, посоветовавшись с руководителями станции, решил уговорить ее послать такую телеграмму. Сам составил текст и с директором поехали в поле, где работает ее бригада. И только к вечеру уговорили ее подписать телеграмму. И что вы думаете, на третий день пришла из Москвы правительственная телеграмма от секретаря ЦК ВЛКСМ Михайлова, который пишет, что требуемые детали самолетом выгружены в наш адрес. Мы были сильно обрадованы оперативностью высокого руководства и поехали к Моте показать телеграмму. Поздравили ее с большим успехом и посоветовали впредь не бояться и действовать смелее ради большого всенародного дела.
Палка о двух концах
— В 1967 г. меня назначили председателем Якутского городского комитета народного контроля, где в течение полутора лет не было никого и работу пришлось начинать с нуля. Я значился в единственном числе, не было даже делопроизводителя, на содержание машинистки было предусмотрено 10 рублей в месяц "чистыми" деньгами.
В тот период Верховным Советом СССР был принят новый закон о народном контроле, который сыграл большую роль в улучшении работы и повышении авторитета органов народного контроля. Партийные, советские, правоохранительные и другие контролирующие органы по этому закону должны были всемерно поддерживать органы народного контроля, согласовывать свои действия и помогать им. Но на деле эта работа, ее результаты, как всегда, была палкой о двух концах. В этом свете мне хочется привести несколько фактов. Однажды утром рано ко мне пришел начальник "Дормостстроя" Егоров и чуть не плача рассказал о вопиющем случае самоуправства руководителей "Якуттяжстроя" Пьянкова И.И. и Судачен В.А., которые распорядились, чтобы провести канализацию своего дома, построенного внутри квартала по ул. Дзержинского до ул. Лермонтова, разобрав на этом отрезке проделанную "Дормостстроем" работу на большую сумму.
Мы взяли фотографа и поехали на место и увидели страшную картину: мощенная бревнами и засыпанная гравием экспериментальная улица вся разрыта на всю глубину без всякого согласования со строителями-дормостстроевцами. Мы все сфотографировали и составили акт осмотра. Я об этом случае поставил в известность секретаря ГК КПСС Маркина С.Н., зампреда республиканского комитета народного контроля Баишева И.З., председателя архстройконтроля при СМ ЯАССР Попова, которые в один голос поддержали мое предложение о наказании руководителей "Якуттяжстроя" на всю катушку. Тогда я собрал комитет и вызвал Пьянкова и Судачена. Они на заседании вели себя развязно, но мы их привели к порядку и наложили начет в размере трехмесячного заработка на каждого. Они сразу же побежали за поддержкой к Суханову Н.В. — секретарю ОК КПСС, последний доложил Чиряеву. Г.И. Чиряев вызвал Кычкина Е.Д. и предложил ему отменить решение ГКНК. Кычкин звонит мне об отмене решения, но я категорически не согласился, аргументируя тем, что это не мое единоличное решение, а коллегиального органа, во-вторых, оно согласовано со всеми вышестоящими инстанциями, а в третьих, они совершенно не признают своей вины, не делают для себя никаких выводов. Тем временем уже 20 процентов зарплаты им удержали. И только тогда они почувствовали, что это не шуточное дело и довольно больно ударяет по карману.
Однажды поздно вечером Пьянков И.И. и Судачен В.А. заходят ко мне в кабинет и уже совсем другим голосом просят меня отменить начет. Я им объясняю, что это не мое личное решение и что они с самого начала вели себя неправильно, не признали своих ошибок и не сделали для себя выводов. Они потом написали комитету письменное заявление с обещанием восстановить ущерб, что признали ошибки и просят прекратить дальнейшее взимание начета. На следующем заседании комитет согласился с их просьбой.
Другой случай, решение по которому было хитро отменено республиканским комитетом народного контроля, состоял в следующем: ко мне заходит руководитель "Комсомольского прожектора" горкома ВЛКСМ, фамилию сейчас не помню, офицер, военный прокурор гарнизона. Он, ссылаясь на закон, просит поддержать действия "прожектора" по вскрытию фактов грубого нарушения порядка использования городского телефона. Комсомольская организация Геологоуправления в своей газете поместила стихотворную заметку о том, что лаборатория Геологоуправления закрыла свою телефонную станцию на 250 номеров и передала ее ГТС, при этом начальник лаборатории Т.Савченко много номеров раздал своим знакомым и родственникам, не соблюдая очереди, тогда как в городе много объектов, не имеющих телефонов. Комсомольцы сообщили об этом по телевидению, но это ни на кого не подействовало. Все осталось шито-крыто. Тогда они направились к нам. И мы, посоветовавшись, решили вынести вопрос на обсуждение комитета. Телевизионщики, услышав о готовящемся заседании, решили заснять и показать его по ТВ. Комитет, заслушав объяснения главного нарушителя Савченко, решил снять его с работы и обязал начальника ГТС Авдеева Б.И. в суточный срок снять незаконно установленные телефоны и распределить их по очередникам. В противном случае его тоже снять с работы. Это решение, поскольку оно было передано по телевидению, получило большой резонанс среди общественности.
Как всегда бывает в таких случаях, пострадавшие обратились сразу к своим шефам за защитой. Первым пришел к нам начальник управления связи П.И. Дудкин, герой Соцтруда, имевший большой авторитет в республике и панибратски обратился ко мне: "Петро, мой старый тезка, мы всегда находили общий язык, ты зачем обидел моего Борьку Авдеева?" Я ему говорю:"Это не я обидел, а так решил комитет народного контроля города. А я грешным делом думал, что Вы никогда не станете защищать нарушителя законов и порядка". На другой день зашел другой Герой — начальник Геологоуправления И.Д. Ворона, который без всякого основания стал огульно защищать своего начальника лаборатории Савченко, говоря, что это дело было санкционировано им.… Но народный контроль не поддался и на этот раз.
Были и конфликты, которые окончательно убедили наше руководство о нецелесообразности моего пребывания в органах народного контроля. В августе 1972 г. после новых выборов в местные Советы сформировался новый аппарат исполкома горсовета и Верховный Совет решительно настаивал заменить бывшего заворготделом Игнатьева К.Г. и накануне сессии стали искать кандидатуру нового заведующего. Удобной затычкой на эту дыру сочли меня.
Хочу также сказать, что я честно и добросовестно выполнял большие и ответственные поручения коммунистической партии, в меру своих сил и возможностей, не жалея сил и здоровья, проявляя инициативу и творческое отношение.
А я бы добавила к словам Петра Марковича: самое главное, не изменяя своим убеждениям и велению совести.
Людмила ПЕТРОВА.
